«Я не рассказываю маме о проблемах, берегу ее нервы, она ведь очень остро на все реагирует. Но она уже привыкла узнавать мои тайны из очередного интервью «7 Дням», — говорит Юлия Пересильд.
— Просто в новом проекте, где я снимаюсь, начались ночные смены. Обычное дело в кино! Иногда работать ночью приходится из-за особенностей сценария или из-за режиссерских задумок. Например, триллер «Конверт» практически полностью снимался ночью, причем на кладбище, потому что этого требовал сюжет.
А иногда ночные смены устраивают из-за нас, актеров. Часто график подстраивается под спектакли, а они заканчиваются поздно. Или, бывает, на какой-то объект съемочную группу пускают только ночью. Так было, например, с легендарным рестораном Центрального дома литераторов на съемках сериала «Таинственная страсть».
— Пока мой рекорд — 56 часов. За это время я успела пролететь половину Европы. Сначала я из Москвы отправилась в Крым, из аэропорта меня сразу повезли на съемочную площадку четырехсерийной картины «Зимнее танго». Смена длилась 18 часов, а после нее я вернулась в Москву, сделала пересадку и полетела в Берлин.
Там мы почти весь день репетировали спектакль «Фрекен Жюли» с Женей Мироновым и Чулпан Хаматовой, а вечером все вместе пошли на «Трехгрошовую оперу» в постановке Роберта Уилсона. Спектакль идет четыре часа. Потом мы всю ночь сидели, общались, а утром снова репетировали с режиссером Томасом Остермайером. И только после этого я легла нормально спать, отрубилась, конечно, мгновенно.
— Бояться скорее надо не нам, а нас. Есть такая поговорка: там, где прошли киношники, трава пять лет не растет. Я вот, например, никогда не отдам свою квартиру под съемки. Киногруппа — это же ужас, ураган, этих людей остановить невозможно! На кладбище первые 25 минут все еще помнили об этике и соблюдали тишину, но потом началась привычная беготня. Надо свет поставить, протянуть кабель, все скорей-скорей, на повышенных тонах, с крепкими словечками. Помню, меня не покидало ощущение неправильности происходящего. Мы же вторглись в пространство, которое не терпит шума и суеты.
— Человека, не связанного с кино, такие вещи могут шокировать. Интересно, вы своей маме рассказываете подробности о своей работе?
— Никогда! Я вообще не рассказываю маме о проблемах, берегу ее нервы, она ведь очень остро на все реагирует. Но она уже привыкла узнавать мои тайны из очередного интервью «7 Дням». Спустя годы, постфактум, это уже не так страшно, у нее уже другая реакция. Например, я никогда не жаловалась ей, когда училась в ГИТИСе, а ведь бывали моменты, когда мы практически голодали или негде было ночевать. Зачем маме было об этом знать и лишний раз переживать? Я в принципе не переношу, когда ноют. Готова принять агрессию, стоическое молчание, но нытье выбивает меня из равновесия. Человеку, который все время жалуется, почти невозможно помочь, потому что он сам не хочет прилагать усилия для разрешения проблемы.
— Знаю, что у вас есть психолог. Он вам помогает решать проблемы?
— Я прибегла к помощи психолога в первую очередь как мама, из-за детских историй. Мне хотелось понять, как же повлиять на дочерей, чтобы они не разносили половину квартиры, влетая домой. И не стояли потом 24 часа на головах. Просто мне нужно было открыть глаза и признать очевидную вещь, что от осинки не родятся апельсинки. Посмотрела на себя со стороны, а ведь и я такая же, как они, — эмоциональная, гиперактивная, громкая. Почему же от детей я должна требовать чего-то иного?
— То есть вы тоже в детстве были не подарок?
— Но я всегда успевала предотвратить катастрофу до того, как о ней узнает мама. Например, нас с моей соседкой по дому ни разу не поймали с поличным, когда мы сбегали ночью на дискотеку и возвращались только под утро. А потому что у нас была отработана схема. Мы с этой девочкой жили в квартирах напротив на втором этаже.
Когда у нее дома не было родителей (они работали в ночную смену или уезжали к родственникам), я отпрашивалась к соседке ночевать, чтобы ей было не так страшно. Какие могут быть сомнения, где я? Конечно же в соседней квартире. Но с наступлением темноты мы открывали окна, по узкой газовой трубе перебирались на козырек подъезда, оттуда проникали на лестничную площадку и спокойно выходили во двор.
Важный момент, что несколько метров по трубе нужно было пройти, прижавшись к стене, потому что не за что было ухватиться. Обратно возвращались так же. И мы никого не обманывали, мама ведь не запрещала мне ходить на дискотеку, ей и в голову не приходило, что мы туда собираемся. Зато мы однажды с моей лучшей подругой Петушковой, которая стала потом моей кумой, наврали мамам, что идем к друзьям делать геометрию.
Как-то не подумали, что дом ребят постарше из нашей кавээновской тусовки находится через дорогу от нашего. Несколько часов у нас из открытых окон гремела музыка, мы ржали и орали, а потом как две приличные девочки отправились домой. Смотрим, возле подъезда стоят наши мамы, ждут: «Ну что, сделали геометрию? Молодцы, девочки!» Ругать нас не стали. Мы все-таки границ дозволенного не переходили, старались себя контролировать.
Не было такого, чтобы домой приходили пьяными, курили за углом или ввязывались в сомнительные компании. Поэтому, когда я уезжала в Москву, мама за меня волновалась, но была уверена в том, что глупостями я точно не буду заниматься.
— За что же вас тогда собирались отчислять из ГИТИСа? Была ведь такая история?
— Наш мастер Олег Львович Кудряшов собрал на своем курсе ядерную смесь. Мы соревновались друг с другом, кто громче орет, кто дальше прыгнет с крыши. Зачем прыгать? А фиг его знает, просто так. Мы подпиливали рамы в аудитории, чтобы вынести их вместе со стеклами во время этюдов и поразить педагогов. Потом устраивали танцевальную разминку, включали попсу и бесились так, что на этаже ниже сыпался потолок и падала люстра.
Однажды две наши аудитории закрыла на дезинфекцию санэпидемстанция, потому что мы тайком завели зверинец: Женя Ткачук принес голубя со сломанным крылом, а Тимофей Кулябин приручил крысу. Ее звали Дружок, и на лапше быстрого приготовления она разожралась до размеров домашнего кота. Когда Дружок во время занятий французским языком запрыгнул на стол преподавательницы, та полчаса билась в истерике, а потом вызвали СЭС. Нас два дня не пускали в институт и обещали выгнать тех, кто притащил животных. Кудряшов — а он по своей натуре тоже хулиган — раз за разом защищал нас. Но был один случай, когда всерьез встал вопрос об исключении всего курса.
Мы готовили этюд на тему вагантов. Это такие средневековые кочующие артисты, они же поэты, свободные и вольные. Часто говорят, что последним из вагантов был Владимир Высоцкий. Задача у нас была простая: удивить. Мы и постарались, точнее, перестарались… ГИТИС закрывался в одиннадцать часов вечера, и именно в это время мы назначили показ. Педагоги вышли во дворик и обомлели, когда в окнах на разных этажах стали метаться люди с зажженными факелами — это мы изображали монахов, которые гнались за вагантами. Разумеется, никто из нас даже не задумался о пожарной безопасности, и только чудом мы не подожгли любимый институт: повсюду на стенах остались следы гари, кому-то не сильно, но все же обожгло руку.
По замыслу Жени Ткачука, который ставил этот этюд, ваганты должны были перелезть через ограду, а колья в ней острые. И одна из девушек не рассчитала силы и распорола себе пятую точку. Короче, дым, кровь, пепел… Скандал был жуткий! Кудряшов нас отстоял и в тот раз. Мы не знали тормозов, но в результате родилось много любопытных придумок, появились спектакли, которые потом гремели по всей Москве.
— Такое впечатление, что вы с тех пор так и работаете без тормозов, на износ: по 56 часов, по ночам… Сам был свидетелем, как на серьезном сроке беременности в спектакле «Электра» вас швыряли по всей сцене…
— История появления спектакля «Электра» в Театре Наций — удивительная. Однажды, как раз на репетициях в Берлине, мы шли по городу с Романом Павловичем Должанским, и я вдруг заговорила о том, что в Театре Наций почему-то нет античного материала. Он на меня смотрит: «Вы что, сговорились?» Оказывается, перед этим мой однокурсник Тимофей Кулябин, которого я со времен института не видела, предложил Роману Павловичу поставить в Театре Наций «Электру».
В общем, решено было ставить. На обдумывание, на репетиции ушел год, и к моменту выпуска спектакля стало понятно, что я жду второго ребенка. Мы подготовили замену, второй состав, но я успела сыграть несколько премьерных спектаклей, совершенно безопасных для моего будущего ребенка. Актеров ведь учат падать, у нас в ГИТИСе был серьезный курс биомеханики, мы подготовлены к разным эффектным трюкам.
— То есть все трюки вы исполняете сами?
— В моей жизни еще не было блокбастеров, в которых нужно выпрыгивать из вагонов на полном ходу или выбираться из горящей машины. Не думаю, что такие серьезные трюки должны выполнять актеры, это уже небезопасно. Но все, чего от меня когда-либо требовали режиссеры, я спокойно могла выполнить сама. Нужно понимать, что съемочная площадка — это минное поле. Этого не будет видно в кадре, но, в принципе, даже разложенные светотехниками провода у тебя под ногами при «удачном» соприкосновении с водой могут дать невероятный эффект.
Один раз во время репетиции взорвался световой прибор, во все стороны полетели осколки, и мне немного порезало ноги, руки. По счастливой случайности глаза были закрыты солнцезащитными очками, только они уберегли меня от более серьезных последствий. А во время съемок короткометражного фильма «Поцелуй креветки» Кирилла Серебренникова мы с Юрой Чурсиным прыгали в Москву-реку с моста у Павелецкого вокзала.
Я была только в нижнем белье и потом заливала в себя литрами дезинфицирующие средства: в рот, в нос, в уши, во все отверстия. Потому что купание в Москве-реке для меня очень экстремальное приключение. Ну и, конечно, как не вспомнить актерские «любимые», в кавычках, истории, когда зиму снимали летом, а лето зимой и пришлось париться в шубах при тридцатиградусной жаре или, наоборот, изображать пляжный сезон, ныряя в ледяную воду.
— И вам, видимо, мало эмоциональных перегрузок на съемках. В этом году вы стали одним из учредителей благотворительного фонда «Галчонок». Где только силы берете?
— Фонд еще несколько лет назад стал важной частью моей жизни, я входила в его попечительский совет. Но этой весной так сложилась ситуация, что встал выбор: уйти вообще — и тогда фонда не будет — или стать его учредителем вместе с Катей Ахановой. Мы собрали новую команду, объединили людей с горящими глазами. Работа в фонде «Галчонок» полностью меняет отношение к происходящему вокруг. Это как с появлением детей: ты вдруг понимаешь, что главная ценность — время.
Твоя жизнь становится продуманной до минуты. Не тратишь время налево-направо, не погружаешь себя искусственно в депрессию, чтобы просто потупить, пострадать. Только захотел депресснуть, а тут у какого-то человека возникает проблема, и ты думаешь: «Стоп! Давай-ка мы сейчас решим этот вопрос, а все страдания оставим на старость». Поэтому «Галчонок» для меня, безусловно, еще один ребенок, который требует ежеминутного внимания, как и собственные дети.
— В новый попечительский совет фонда вошли многие известные люди. Знаю, вы теперь не только сотрудничаете, но и дружите с Мариной Александровой…
— Наш попечительский совет делится на две части: представители большого бизнеса и медийные персоны — Дмитрий Хрусталев, Петр Налич, Павел Акимкин, Елена Николаева и Марина Александрова. Это люди, с которыми можно связаться днем и ночью и решить любой вопрос. С Пашей и Леной мы учились вместе в ГИТИСе, они много лет поддерживают фонд. Митя Хрусталев и Петя Налич тоже давно с «Галчонком». И вот года полтора назад к нам присоединилась Марина. Удивительно, что до этого мы не были с ней лично знакомы.
Наше общение началось после выхода фильма «Битва за Севастополь». Марина прислала мне в мессенджере гигантское, очень трогательное и искреннее письмо, которое меня просто поразило. Дело даже не в том, что она похвалила мою работу. Самым трогательным было, что она нашла время и возможность написать мне. Мы все так часто ленимся сказать коллегам доброе слово, я сама себя за это корю. Конечно же при личной встрече, а это произошло на вручении премии «Ника», я подошла к Марине, чтобы поблагодарить, и она меня снова поразила. Сказала: «А я знаю, что вы делаете в поддержку фонда «Галчонок» спектакль «СтихоВаренье», привлекайте меня тоже».
Это невероятная радость, когда такой известный и занятой человек сам говорит: «Я хочу!» За этот год мы с Мариной действительно сильно сдружились. Артисты в общем-то безответственные люди. В порядке вещей — забыть, пообещать и не перезвонить. А вот Марина, как и все остальные члены попечительского совета, — исключение из правил, по-настоящему ответственный человек. Сейчас для нас очень важна подготовка к 1 сентября, к фестивалю «Галафест» в саду «Эрмитаж», он пройдет уже в пятый раз.
— Чем удивите в этом году?
— В прошлом году мы придумали праздник в стиле цирка шапито, а в этот раз решили сделать «Академию «Галчонка» — академию открытий и заблуждений. У нас будут выступать невероятные уличные барабанщики, они уже приходили к нам на мероприятие и снесли нам башни, в хорошем смысле. Придут многочисленные друзья фонда, в том числе Тимур Родригез, Лиза Арзамасова, группа «Фрукты». Еще в этом году к «Галафесту» присоединятся студенты ВГИКа, которые будут снимать во время фестиваля фильм, а его премьера состоится в этот же вечер на большом экране, на главной сцене. Сентябрь у нас традиционно насыщенный, в конце месяца мы проводим благотворительный забег «Патрики бегут». Два раза в год — весной и осенью — приглашаем всех друзей фонда на это увлекательное мероприятие в историческом центре Москвы.
— А работа в благотворительном фонде не ограничивает вашей творческой свободы? Может ли глава «Галчонка» позволить себе рискованную, провокационную роль в кино?
— Ну а почему бы и нет? Я уверена, что жизнь так многообразна, что у меня будет много поводов удивить. Например, я еще не стриглась налысо для роли. Не набирала вес, как Саша Бортич, которая для съемок в фильме «Я худею» поправилась на 20 килограммов и превратилась в кита. Это настоящий актерский подвиг. Я тоже готова к экспериментам. Меня поражает то, что делает Шарлотта Гейнсбур в фильмах Ларса фон Триера, в том числе в откровенных сценах. Такое впечатление, что для нее не существует табу. Если у нас появится такой же неординарный режиссер, я готова пойти с ним на любой риск.
0
25.00
